Тарасенко В.Н. Высшая школа и студенчество в эпоху НЭПа
Тарасенко В.Н. Высшая школа и студенчество в эпоху НЭПа
Образец ссылки на эту статью: Тарасенко В.Н. Высшая школа и студенчество в эпоху НЭПа // Бизнес и дизайн ревю. 2017. Т. 1. № 4 (8). С. 15.
УДК 336.719
ВЫСШАЯ ШКОЛА И СТУДЕНЧЕСТВО В ЭПОХУ НЭПА
Тарасенко Виталий Николаевич
ФБГОУ ВО «Российский государственный аграрный университет – Московская сельскохозяйственная академия им. К.А. Тимирязева», Москва, Россия (127550, г. Москва, ул. Лиственничная аллея, 4а), кандидат исторических наук, доцент кафедры истории-01-81.
Особенностью нашего времени стал поворот в сторону «новой» исторической науки, ориентированной на «человеческое» измерение истории. Методологические новации и открытие архивов дали исследователям возможность по-новому начать разработку ранее изучавшихся (или не изучавшихся) проблем, в том числе проблем высшей школы и повседневной жизни советского студенчества в эпоху Новой экономической политики.
Основной результат: автор доказал, что сегодня исследования НЭПа органично вписываются в очерченные современными исследователями ключевые проблемные области постсоветской историографии, включая высшую школу и повседневный быт советского студенчества.
Ключевые слова: Новая экономическая политика; СССР; повседневность; быт; уровень жизни; высшая школа; образование; студенчество.
HIGHER SCHOOL AND STUDENTS IN THE ERA OF THE NEW ECONOMIC POLICY
Tarasenko Vitaliy Nikolaevich
Russian state agrarian University - Moscow agricultural Academy a. K.A. Timiryazev, Moscow, Russia (Russia, 127550, Moscow, street Larch Avenue, 4 A.), candidate of historical Sciences, associate Professor of histo9-01-81
Feature of our time has been the turn towards "new" historical science, oriented on the human dimension of history. Methodological innovations and the opening of the archives gave researchers the opportunity to begin development of a previously studied (or not studied) problem. Among them the problems of the higher school and the everyday life of Soviet students in the era of the New economic policy.
The main result is that the author proved that the study of the new economic policy fit into modern researchers outlined key areas of concern post-Soviet historiography. They include the high school and the everyday life of Soviet students.
Keywords: New economic policy; USSR; daily routine; life; standard of living; high school; education; students.
Новая экономическая политика (НЭП) и все, что с ней связано по-прежнему остаются в центре внимания российских ученых [8, 9]. Наряду с традиционной проблематикой возникают новые направления в изучении этой неоднозначной для России эпохи. Прежде всего обратим внимание на тот факт, что исследования проблем, связанных с историей высшей школы в период НЭПа позволяют заявить о том, что в последние 10-20 лет проводились они в рамках «интеллигентоведения» [15, с. 161-171]. Так, Е.С. Постников разделяет публикации по данной проблематике на пять групп: об учебе, быте и досуге студентов; по проблемам молодежного, студенческого движения и комсомола; по истории высшей школы; об эмигрантской жизни российской студенческой молодежи; работы, связанные с проблемами изучения российской интеллигенции [12, с. 7, 18]. Иными словами, он свел вопросы учебной повседневности в единый блок работ о жизнедеятельности студенческого сообщества. После 1917 г. студенчество, определяемое автором, как прединтеллигенция, главным отличительным признаком которой было обучение в вузах, оказалось вовлеченным в процесс обретения культурой целостности и единства, происходившим «под знаком политической общности». Е.С. Постников рассматривает взаимоотношения власти и студенчества по разным направлениям, но, прежде всего, через призму социальной защиты студентов. Так, в четвертой главе докторской диссертации «Студенчество и власть в условиях провозглашения новой экономической политики» раскрывается начавшийся осенью 1921 г. переход от системы поголовного социального обеспечения к выплате государственных стипендий только лицам пролетарского происхождения и учащимся старших курсов. В результате студенты вузов РСФСР были обеспечены стипендиями менее чем на 50 %, но стипендии не обеспечивали даже прожиточного минимума. С жильем положение было также тяжелым, особенно у столичных студентов. Они вынуждены были ночевать у знакомых, в клубных помещениях, вузовских аудиториях или на пустующих дачах. Впрочем, в общежитиях нередко отсутствовали самые элементарные удобства [12, с. 5, 43-44].
В работах начала ХXI вв., посвященных проблемам становления и развития высшей школы в 1920-е гг., можно наблюдать неоднозначность в оценке процессов, проходивших в сфере высшего образования в контексте взаимоотношений новой политической власти и представителей «старого мира». Среди комплексных исследований студенчества первых послереволюционных лет необходимо также отметить работы А.Р. Маркова, сумевшего проследить эволюцию облика петроградских / ленинградских студентов в период 1914-1925 гг. [4]. Интерес для исследователей учебной повседневности 1920-х гг. представляют труды Е.Э. Платовой и А.Ю. Рожкова, в центр которых поставлены вопросы формирования «нового» человека, адаптации молодого человека к новым для него условиям, «стратегий выживания» и девиантного поведения [10; 13, с. 107-114].
В 1921 г. был введен принцип командирования в вузы абитуриентов партийными, комсомольскими и профсоюзными организациями. Поступавшие, получившие командировку, принимались в первую очередь, однако должны были иметь минимальный уровень подготовки. С другой стороны, в 1921 г. не запрещалось принимать в вузы тех, кто вообще не имел командировок, хотя они и зачислялись в последнюю очередь при условии наличия свободных мест.
Переломным в политике Совнаркома стал 1922 г. Начиная с этого года, поступление лиц без командировок в советские вузы было ограничено. Общее количество вакантных мест распределялось между командирующими организациями: рабочими факультетами, ЦК РКП (б), ВЦСПС, ЦК РКСМ, которые должны были направлять на учебу кандидатов, отвечающих классовым принципам. Происхождение абитуриентов стало решающим фактором при приеме в вуз. В «Положении о высших учебных заведениях», принятом в 1922 г. Совнаркомом, указывалось, что вузы РСФСР имеют цель распространять научные знания среди широких пролетарских масс, интересы которых во всей деятельности высшего учебного заведения должны стоять на первом плане.
Итак, политика заполнения вузов рабочими и крестьянами стала определяющей. Хотя сам термин «пролетаризация» высшей школы появился лишь в 1921 г. Под ним понималось привлечение в ее стены новых кадров студенчества из среды индустриального пролетариата, настоящих пролетариев от станка и верстака, с фабрик, заводов и рудников. Начав с тотальной пролетаризации, советское правительство в силу ряда причин довольно быстро отказалась от нее. На смену идее пролетаризации пришла идея политического воспитания студентов в стенах высшей школы.
Дело в том, что классовый характер комплектования вузов, введенный в 1921-1922 г. был неоднозначно принят в партийной среде. Противником тотальной пролетаризации вузов выступила Н.К. Крупская, бывшая в то время руководителем Главполитпросвета. Ее полемика с руководителем Главпрофобра В.Н. Яковлевой была опубликована на страницах газеты «Правда». Н.К. Крупская критиковала существующую систему приема в высшую школу, при которой абитуриентами могли быть только пролетарии. Такую политику Народного комиссариата просвещения (НКП) она назвала «дворянской навыворот». При этом она соглашалась, что НКП должен делать все, чтобы открыть доступ в вузы для рабочих и крестьян, но в тоже время допускать туда талантливых детей из «нетрудовых элементов». В.Н. Яковлева, отвечая на критику, подчеркивала, что деятельность НКП должна быть направлена к тому, чтобы вузы заполнялись рабочими и крестьянами, которые будут участвовать в строительстве новой жизни. В ответной статье Н.К. Крупская уверяла, что не является противницей «классового приема», но повторяла, что считает «перегибом» политику, когда поступление в вуз возможно только для пролетариев. Воспитание в пролетарском духе могло, с точки зрения Н.К. Крупской, исправить «недостатки» происхождения. Она отмечала, что люди непролетарского происхождения прекрасно могут стать на точку зрения пролетарской идеологии, тогда как люди пролетарского происхождения могут стать «фирменными буржуями». Решающую роль по ее мнению должна сыграть воспитательная роль учебного заведения.
Была ли это личная позиция Н.К. Крупской или же она отражала официальную точку зрения высших партийных структур по вопросу о тактике и темпах пролетаризации вузов? Ответить на этот вопрос непросто.
Так или иначе, но с точки зрения сегодняшнего дня с Надеждой Константиновной трудно не согласиться. Накопленный опыт в образовательной сфере разных стран показал, что государства, достигшие высоких стандартов в образовании и обучении, имеют одну принципиально общую черту: они были устремлены на образовательные достижения детей и молодежи из различных социальных классов и слоев, включая как элиту, так и социальные низы [6, с. 87-88].
В 2000-е гг. активизировались исследования в области истории вузовской политики государства. В центре внимания все чаще оказываются преподаватели и студенты высшей школы, чья повседневная среда и образ жизни рассматривались как важнейшее условие развития высших учебных заведений. На региональном уровне одними из первых исследований по изучению студенчества 1920-х гг. стали работы Г.Г. Амалиевой, Е.А. Вишленковой и А.А. Сальниковой [1, 3, 14]. Авторы не только ввели в научный оборот новые источники (в частности, личные дела студентов 1920-х гг.), но и провели на их основе реконструкцию студенческой повседневности.
А.В. Пономарев выявил механизмы влияния советской политики в сфере высшего образования на реалии студенческой жизни Поволжья в 1920-е гг., обратив, прежде всего, внимание на ликвидацию автономии высшей школы в марте 1921 г. и имитацию демократического управления (вхождение представителя студентов и общественных организаций в Правление и Совет университета и факультета). По мнению исследователя, учебную повседневность высшей школы во многом определяло деление студентов на обучающихся на основных факультетах, и на рабфаковцев, находившихся на особом положении. В учебном отношении рабфаки считались автономными и финансировались по смете отдела профессионального образования. Вузы обязывались удовлетворять потребности студентов рабфаков в аудиториях и другом необходимом обеспечении. Кроме того, все рабфаковцы дневного отделения получали стипендии, в силу чего их обучение обходилось в три раза дороже, чем обучение вечерников, продолжавших работать на производстве [4, 12, 17-18].
В Петровской (Тимирязевской) академии первые два года для рабочего факультета были весьма тяжелыми. Прежде всего, потому, что возникновение в академии рабфака без энтузиазма было встречено всеми профессорами и студентами. «В академических профессорских и студенческих кругах недоброжелательно отнеслись к “новой затее” и пророчили ей полный провал на первых порах», — вспоминали деятели рабфака. Студенческие собрания выносили постановления, что рабфаковцы - не студенты и потому не могут участвовать в студенческих собраниях. Рабфаку для занятий была предоставлена лишь одна постоянная аудитория и лишь те кабинеты и лаборатории, в которые их допускали профессора, ведущие занятия. И это несмотря на то, что тимирязевский рабфак поддерживали чиновники достаточно высокого ранга. Достаточно вспомнить визит в Тимирязевку Н.К. Крупской, ставшей одной из легенд этого учебного заведения [5, с. 48-49].
Также враждебно относились к рабфаку и научные учреждения академии. Можно отметить такой показательный факт: осенью 1920 г., когда рабфак начал свои занятия, для его студентов устраивались экскурсии по опытным учреждениям академии. Группа рабфаковцев прибыла на Опытное поле. Вопреки ожиданиям, администрация приняла их недружелюбно. Заведующий Опытным полем, возражая против допущения студентов на вверенную ему территорию, поднял принципиальный вопрос – о целесообразности проведения такой экскурсии для студентов рабфака. Мотив – неподготовленность студентов. Для разрешения этого вопроса вызвали декана рабфака. Последнему пришлось выступать как профессору, чтобы доказать коллеге его неправоту. Экскурсия была проведена без вреда для неподготовленных студентов и без малейших повреждений для научных ценностей Опытного поля.
Не менее враждебно было отношение к рабфаку студенчества основных курсов. 15 декабря 1920 г. официальное открытие рабфака было отмечено торжественным празднованием. Студенчество других факультетов решило бойкотировать праздник и по данному случаю обратилось в Ревтройку с ходатайством от имени общестуденческих представителей в Совете академии: не приостанавливать 15 декабря занятий в академии. В ходатайстве, в частности, говорилось: «в виду того, что все студенчество по официальному заявлению руководителей празднества к участию в открытии рабфака не приглашено, просим занятия не приостанавливать».
Только в 1924 г. удалось обеспечить рабфак аудиториями, поместив его на втором этаже 15-го корпуса, откуда был выведен инженерный факультет во вновь построенное для него здание. К этому времени президиум рабфака сумел обеспечить рабфак новыми, лучшими общежитиями, переработал учебные планы и организовал его нормальную работу. В 1925 г. у рабфака было уже 13 аудиторий, четыре кабинета и две лаборатории.
Кроме учёбы рабфаковцы занимались политическим и специальным самообразованием, вели политическую работу в академии и среди рабочих ближайших предприятий. Они обязаны были посещать музеи, театры и кино, систематически обсуждать литературные произведения или особо интересные газетные статьи. Однако при этом посещение занятий для рабфаковцев было не обязательным, хотя в академии им уделялось значительное внимание. Администрация вуза больше не скупилась на расходы для рабочего факультета, несмотря на общую стеснённость в средствах. Для «красного» студенчества Ревтройка выделяла лучшие места в общежитии и пустующие в окрестности дачи [7, с. 48-53].
Отдельный раздел диссертации А.В. Пономарева («Повседневность и образ жизни студенчества в 1920-е гг.») посвящен изучению изменений в образе жизни «новых» учащихся высших учебных заведений. Автор отмечает, что период первой половины 1920-х гг. характеризовался активными поисками студенчеством своего места. По мнению диссертанта, это можно объяснить двумя взаимосвязанными причинами: во-первых, советизацией высшей школы, а во-вторых, стремлением властей внедрить в вузовскую повседневность новые культурные и идеологические ценности. Изученные диссертантом источники показывают, что далеко не все обычаи и нормы легко встраивались в новую советскую действительность. Хотя в отличие от преподавателей высшей школы, студенчество еще не успело в полном объеме пропитаться ее особой атмосферой и духом, образ и организация студенческой жизни оказались в определенном конфликте с внедряемыми партией новациями. Довольно большой круг студенческих вопросов зависел от идеологической и содержательной стороны преподавания, определявших реальное наполнение учебных планов и программ. В 1920-е гг. в большинстве высших учебных заведений РСФСР существовали свободное посещение лекций и реальное право студента на выбор лектора и преподавателя, что имело как свои плюсы, так и минусы. Очень быстро обнаружилось, что при нехватке времени для самостоятельной работы с учебниками и необходимыми материалами часть студентов существенно отставала. Но свою неподготовленность они пытались компенсировать либо вымогательством оценок политическим запугиванием педагогов, либо получившим широкое распространение «арапничеством» - стремлением сдать предмет «на арапа», то есть быстро и без необходимой подготовки. Важным шагом на пути формирования учебной повседневности стала перестройка учебного процесса в начале 1923 г., призванная приблизить преподавание к потребностям производства, установить более узкую и определенную специализацию.
В большинстве исследований учащиеся вузов рассматриваются как один из составляющих элементов процесса перестройки «старой высшей школы». Тогда как до 2000-х гг. студенчество педагогических вузов, как социальная и профессиональная группа, практически не нашло отражения в работах исследователей. В числе работ последних лет следует отметить обращение А.И. Хайруллиной к опыту 1920-х гг. по формированию студенческого состава педагогических вузов. Автор подчеркивает, что это был период, когда закладывались основы новой педагогической системы (школьные классы с педагогическим уклоном – педагогические училища (техникумы) – педагогические факультеты при университетах – педагогические институты) и системы социальных льгот, предоставляемых студентам. Анализ имеющихся документов (заявлений о приеме в институт и стипендиальную комиссию, анкет, справок о составе семьи и социальном положении абитуриентов) позволил автору классифицировать мотивы выбора учительской профессии абитуриентами 1920-х гг. Положив в основу классификации уровень образования, диссертантка в первую группу с высоким процентом мотивации включила выпускников педагогических техникумов, имевших стаж практической работы. Вторую группу составили практикующие учителя, не имевшие специального педагогического образования, и красноармейцы. И, наконец, в третью, самую малочисленную группу вошли первые выпускники средних школ, где были классы с педагогическим уклоном. В свою очередь, анализ заявлений позволил выделить следующие группы мотивов: желание работать в педагогической сфере, стремление участвовать в просвещении народных масс. Однако самый распространенный мотив был стать специалистом, востребованным обществом [16, с. 3, 11-12].
А.И. Хайруллина отдельно проанализировала социально-экономическое положение учащихся (в том числе, формы их социальной поддержки) и их участие в учебно-воспитательном процессе в ВПИ в 1920-е гг. Она показала, что 1920-е гг. стали временем создания советской системы социальной поддержки учащихся, которая включала в себя: стипендии и обеспечение местами в общежитии, организацию льготного проезда, заботу о здоровье (в том числе санаторно-курортное лечение) и организацию питания. Одной из основных проблем, с которыми приходилось сталкиваться молодым людям, приезжавшим в город, была нехватка жилья. Места в общежитиях получали не более 40 % всего студенчества, а большинство самостоятельно занимались поиском места для проживания. В 1920-е гг. строительство студенческих общежитий в Казани не велось: для расселения использовались старые, построенные еще до революции здания общежитий или бывшие гостиницы и торговые помещения. Еще одной болезненной проблемой на всем протяжении 1920-х гг. оставался вопрос о материальной обеспеченности учащейся молодежи. Одним из направлений социальной поддержки учащихся являлась студенческая самопомощь, выражающаяся в виде касс взаимопомощи, студенческих землячеств и кооперативов, бюро труда и других организаций, главной целью которых был поиск источников заработка. На практике большинство студентов все свободное время тратили на поиск работы. Впрочем, в 1920-е гг. доминирующим для студентов стал физический труд, чаще всего низкооплачиваемый.
В отдельном параграфе диссертации А.И. Хайруллина рассмотрела основные формы и виды учебных занятий. Она показала, что 1920-е гг. стали временем экспериментов в области развития форм учебных занятий. Первый комплекс предметов объединял вокруг себя общественно-политические дисциплины и практическую работу студентов, в том числе политпросветработу, педагогическую пропаганду, работу в детских организациях и т.д. Во второй входили все дисциплины, изучающие школу и ребенка (психология, педология, анатомия и физиология человека, педагогика, история педагогики, школоведение). Третий включал в себя специальные дисциплины. Четвертый – всю производственно-практическую работу, проводимую студентами и преподавателями в порядке изучения экономики, техники, культуры и быта населения местного края. Диссертантка полагает, что тенденцию, направленную на снижение теоретической подготовки за счет усиления практической общественной деятельности студентов среди населения, на предприятиях, в школах и культурно-просветительских учреждениях, можно считать ошибочной. Были намечены следующие две основные формы так называемого коллективного (конференции, беседы, коллективные консультации и опросы) и индивидуального учета (консультации, опросы, руководство в процессе проработки задания выполнения практической работы, письменные работы).
Для каждого из типов занятий (лекция, семинар / просеминар, лабораторный метод) были предусмотрены свои формы учета знаний. Так как в 1920-е гг. высшие учебные заведения находились под строгим контролем партийного руководства, перестройка всего учебного процесса диктовалась в первую очередь необходимостью его политизации с целью воспитания «красного специалиста», преданного интересам партии. В рамках реализации этой программы получили развитие несколько направлений: введение обязательного политминимума, привлечение для чтения предметов общественного цикла молодых преподавателей-коммунистов и т.д.
Новая политическая система требовала перестройки во многих областях, в том числе и в области корпоративных взаимоотношений. В первую очередь это касалось отношений между профессорско-преподавательским и студенческим составами вузов. Молодые люди перестали воспринимать педагогов как наставников, обладающих непререкаемым авторитетом. В первой половине 1920-х гг. этому способствовало участие студенческих представителей в заседаниях предметных комиссий отделений, где они имели возможность оценивать лекторское умение преподавателей и суть излагаемого материала. Среди основных претензий со стороны учащихся были: отсутствие в читаемых курсах элементов марксистско-ленинской идеологии и недостаточное владение ею самими педагогами, манера подачи материала и даже личные качества преподавателей. Реакция со стороны преподавателей на подобные выпады в свой адрес нередко была неоднозначной, в ряде случаев дело заканчивалось конфликтами.
Вопросам здоровья студентов 1920-х гг. на основе анализа студенческих анкет посвящена статья Н.А. Араловец. Обследования студентов показали, что у большинства из них здоровье было расшатанным. Это было связано, прежде всего, с тем, что многие из них перенесли тяжелые заболевания в годы Первой мировой и гражданской войн. Свою роль в высокой заболеваемости сыграли тяжелые жилищные условия и плохое питание. Студенты проживали в скученных условиях, в не отличающихся чистотой, теплотой и освещением комнатах. Постельные принадлежности практически не менялись. Калорийность пищи в студенческой столовой была в 1,5 раза ниже нормы. Все это, наряду с необходимостью постоянной подработки, влияло на качество учебного процесса [2, с. 133, 135, 136].
Проведенный анализ имеющейся литературы позволяет сделать вывод о том, что сегодня исследования новой экономической политики органично вписываются в очерченные современными исследователями ключевые проблемные области постсоветской историографии, включая высшую школу и повседневный быт советского студенчества. Расширению базы и диапазона исследований нэповской повседневности сопутствовало постепенное освобождение исторической проблематики от устойчивых стереотипов, активное взаимодействие истории с другими гуманитарными (и не только) науками и смена методологических ориентиров. Все это неизбежно вело к формированию новой научной проблематики, что и продемонстрировано в данной статье.
Список литературы
References
Рецензенты:
Козырева Н.Е. – кандидат педагогических наук, доцент, АНО ВО «Институт бизнеса и дизайна».
Девлетов О.У. – доктор политических наук, кандидат исторических наук, "РГАУ-МСХА" имени К.А. Тимирязева.
Работа поступила в редакцию: 22.09.2017 г.
УДК 336.719
ВЫСШАЯ ШКОЛА И СТУДЕНЧЕСТВО В ЭПОХУ НЭПА
Тарасенко Виталий Николаевич
ФБГОУ ВО «Российский государственный аграрный университет – Московская сельскохозяйственная академия им. К.А. Тимирязева», Москва, Россия (127550, г. Москва, ул. Лиственничная аллея, 4а), кандидат исторических наук, доцент кафедры истории-01-81.
Особенностью нашего времени стал поворот в сторону «новой» исторической науки, ориентированной на «человеческое» измерение истории. Методологические новации и открытие архивов дали исследователям возможность по-новому начать разработку ранее изучавшихся (или не изучавшихся) проблем, в том числе проблем высшей школы и повседневной жизни советского студенчества в эпоху Новой экономической политики.
Основной результат: автор доказал, что сегодня исследования НЭПа органично вписываются в очерченные современными исследователями ключевые проблемные области постсоветской историографии, включая высшую школу и повседневный быт советского студенчества.
Ключевые слова: Новая экономическая политика; СССР; повседневность; быт; уровень жизни; высшая школа; образование; студенчество.
HIGHER SCHOOL AND STUDENTS IN THE ERA OF THE NEW ECONOMIC POLICY
Tarasenko Vitaliy Nikolaevich
Russian state agrarian University - Moscow agricultural Academy a. K.A. Timiryazev, Moscow, Russia (Russia, 127550, Moscow, street Larch Avenue, 4 A.), candidate of historical Sciences, associate Professor of histo9-01-81
Feature of our time has been the turn towards "new" historical science, oriented on the human dimension of history. Methodological innovations and the opening of the archives gave researchers the opportunity to begin development of a previously studied (or not studied) problem. Among them the problems of the higher school and the everyday life of Soviet students in the era of the New economic policy.
The main result is that the author proved that the study of the new economic policy fit into modern researchers outlined key areas of concern post-Soviet historiography. They include the high school and the everyday life of Soviet students.
Keywords: New economic policy; USSR; daily routine; life; standard of living; high school; education; students.
Новая экономическая политика (НЭП) и все, что с ней связано по-прежнему остаются в центре внимания российских ученых [8, 9]. Наряду с традиционной проблематикой возникают новые направления в изучении этой неоднозначной для России эпохи. Прежде всего обратим внимание на тот факт, что исследования проблем, связанных с историей высшей школы в период НЭПа позволяют заявить о том, что в последние 10-20 лет проводились они в рамках «интеллигентоведения» [15, с. 161-171]. Так, Е.С. Постников разделяет публикации по данной проблематике на пять групп: об учебе, быте и досуге студентов; по проблемам молодежного, студенческого движения и комсомола; по истории высшей школы; об эмигрантской жизни российской студенческой молодежи; работы, связанные с проблемами изучения российской интеллигенции [12, с. 7, 18]. Иными словами, он свел вопросы учебной повседневности в единый блок работ о жизнедеятельности студенческого сообщества. После 1917 г. студенчество, определяемое автором, как прединтеллигенция, главным отличительным признаком которой было обучение в вузах, оказалось вовлеченным в процесс обретения культурой целостности и единства, происходившим «под знаком политической общности». Е.С. Постников рассматривает взаимоотношения власти и студенчества по разным направлениям, но, прежде всего, через призму социальной защиты студентов. Так, в четвертой главе докторской диссертации «Студенчество и власть в условиях провозглашения новой экономической политики» раскрывается начавшийся осенью 1921 г. переход от системы поголовного социального обеспечения к выплате государственных стипендий только лицам пролетарского происхождения и учащимся старших курсов. В результате студенты вузов РСФСР были обеспечены стипендиями менее чем на 50 %, но стипендии не обеспечивали даже прожиточного минимума. С жильем положение было также тяжелым, особенно у столичных студентов. Они вынуждены были ночевать у знакомых, в клубных помещениях, вузовских аудиториях или на пустующих дачах. Впрочем, в общежитиях нередко отсутствовали самые элементарные удобства [12, с. 5, 43-44].
В работах начала ХXI вв., посвященных проблемам становления и развития высшей школы в 1920-е гг., можно наблюдать неоднозначность в оценке процессов, проходивших в сфере высшего образования в контексте взаимоотношений новой политической власти и представителей «старого мира». Среди комплексных исследований студенчества первых послереволюционных лет необходимо также отметить работы А.Р. Маркова, сумевшего проследить эволюцию облика петроградских / ленинградских студентов в период 1914-1925 гг. [4]. Интерес для исследователей учебной повседневности 1920-х гг. представляют труды Е.Э. Платовой и А.Ю. Рожкова, в центр которых поставлены вопросы формирования «нового» человека, адаптации молодого человека к новым для него условиям, «стратегий выживания» и девиантного поведения [10; 13, с. 107-114].
В 1921 г. был введен принцип командирования в вузы абитуриентов партийными, комсомольскими и профсоюзными организациями. Поступавшие, получившие командировку, принимались в первую очередь, однако должны были иметь минимальный уровень подготовки. С другой стороны, в 1921 г. не запрещалось принимать в вузы тех, кто вообще не имел командировок, хотя они и зачислялись в последнюю очередь при условии наличия свободных мест.
Переломным в политике Совнаркома стал 1922 г. Начиная с этого года, поступление лиц без командировок в советские вузы было ограничено. Общее количество вакантных мест распределялось между командирующими организациями: рабочими факультетами, ЦК РКП (б), ВЦСПС, ЦК РКСМ, которые должны были направлять на учебу кандидатов, отвечающих классовым принципам. Происхождение абитуриентов стало решающим фактором при приеме в вуз. В «Положении о высших учебных заведениях», принятом в 1922 г. Совнаркомом, указывалось, что вузы РСФСР имеют цель распространять научные знания среди широких пролетарских масс, интересы которых во всей деятельности высшего учебного заведения должны стоять на первом плане.
Итак, политика заполнения вузов рабочими и крестьянами стала определяющей. Хотя сам термин «пролетаризация» высшей школы появился лишь в 1921 г. Под ним понималось привлечение в ее стены новых кадров студенчества из среды индустриального пролетариата, настоящих пролетариев от станка и верстака, с фабрик, заводов и рудников. Начав с тотальной пролетаризации, советское правительство в силу ряда причин довольно быстро отказалась от нее. На смену идее пролетаризации пришла идея политического воспитания студентов в стенах высшей школы.
Дело в том, что классовый характер комплектования вузов, введенный в 1921-1922 г. был неоднозначно принят в партийной среде. Противником тотальной пролетаризации вузов выступила Н.К. Крупская, бывшая в то время руководителем Главполитпросвета. Ее полемика с руководителем Главпрофобра В.Н. Яковлевой была опубликована на страницах газеты «Правда». Н.К. Крупская критиковала существующую систему приема в высшую школу, при которой абитуриентами могли быть только пролетарии. Такую политику Народного комиссариата просвещения (НКП) она назвала «дворянской навыворот». При этом она соглашалась, что НКП должен делать все, чтобы открыть доступ в вузы для рабочих и крестьян, но в тоже время допускать туда талантливых детей из «нетрудовых элементов». В.Н. Яковлева, отвечая на критику, подчеркивала, что деятельность НКП должна быть направлена к тому, чтобы вузы заполнялись рабочими и крестьянами, которые будут участвовать в строительстве новой жизни. В ответной статье Н.К. Крупская уверяла, что не является противницей «классового приема», но повторяла, что считает «перегибом» политику, когда поступление в вуз возможно только для пролетариев. Воспитание в пролетарском духе могло, с точки зрения Н.К. Крупской, исправить «недостатки» происхождения. Она отмечала, что люди непролетарского происхождения прекрасно могут стать на точку зрения пролетарской идеологии, тогда как люди пролетарского происхождения могут стать «фирменными буржуями». Решающую роль по ее мнению должна сыграть воспитательная роль учебного заведения.
Была ли это личная позиция Н.К. Крупской или же она отражала официальную точку зрения высших партийных структур по вопросу о тактике и темпах пролетаризации вузов? Ответить на этот вопрос непросто.
Так или иначе, но с точки зрения сегодняшнего дня с Надеждой Константиновной трудно не согласиться. Накопленный опыт в образовательной сфере разных стран показал, что государства, достигшие высоких стандартов в образовании и обучении, имеют одну принципиально общую черту: они были устремлены на образовательные достижения детей и молодежи из различных социальных классов и слоев, включая как элиту, так и социальные низы [6, с. 87-88].
В 2000-е гг. активизировались исследования в области истории вузовской политики государства. В центре внимания все чаще оказываются преподаватели и студенты высшей школы, чья повседневная среда и образ жизни рассматривались как важнейшее условие развития высших учебных заведений. На региональном уровне одними из первых исследований по изучению студенчества 1920-х гг. стали работы Г.Г. Амалиевой, Е.А. Вишленковой и А.А. Сальниковой [1, 3, 14]. Авторы не только ввели в научный оборот новые источники (в частности, личные дела студентов 1920-х гг.), но и провели на их основе реконструкцию студенческой повседневности.
А.В. Пономарев выявил механизмы влияния советской политики в сфере высшего образования на реалии студенческой жизни Поволжья в 1920-е гг., обратив, прежде всего, внимание на ликвидацию автономии высшей школы в марте 1921 г. и имитацию демократического управления (вхождение представителя студентов и общественных организаций в Правление и Совет университета и факультета). По мнению исследователя, учебную повседневность высшей школы во многом определяло деление студентов на обучающихся на основных факультетах, и на рабфаковцев, находившихся на особом положении. В учебном отношении рабфаки считались автономными и финансировались по смете отдела профессионального образования. Вузы обязывались удовлетворять потребности студентов рабфаков в аудиториях и другом необходимом обеспечении. Кроме того, все рабфаковцы дневного отделения получали стипендии, в силу чего их обучение обходилось в три раза дороже, чем обучение вечерников, продолжавших работать на производстве [4, 12, 17-18].
В Петровской (Тимирязевской) академии первые два года для рабочего факультета были весьма тяжелыми. Прежде всего, потому, что возникновение в академии рабфака без энтузиазма было встречено всеми профессорами и студентами. «В академических профессорских и студенческих кругах недоброжелательно отнеслись к “новой затее” и пророчили ей полный провал на первых порах», — вспоминали деятели рабфака. Студенческие собрания выносили постановления, что рабфаковцы - не студенты и потому не могут участвовать в студенческих собраниях. Рабфаку для занятий была предоставлена лишь одна постоянная аудитория и лишь те кабинеты и лаборатории, в которые их допускали профессора, ведущие занятия. И это несмотря на то, что тимирязевский рабфак поддерживали чиновники достаточно высокого ранга. Достаточно вспомнить визит в Тимирязевку Н.К. Крупской, ставшей одной из легенд этого учебного заведения [5, с. 48-49].
Также враждебно относились к рабфаку и научные учреждения академии. Можно отметить такой показательный факт: осенью 1920 г., когда рабфак начал свои занятия, для его студентов устраивались экскурсии по опытным учреждениям академии. Группа рабфаковцев прибыла на Опытное поле. Вопреки ожиданиям, администрация приняла их недружелюбно. Заведующий Опытным полем, возражая против допущения студентов на вверенную ему территорию, поднял принципиальный вопрос – о целесообразности проведения такой экскурсии для студентов рабфака. Мотив – неподготовленность студентов. Для разрешения этого вопроса вызвали декана рабфака. Последнему пришлось выступать как профессору, чтобы доказать коллеге его неправоту. Экскурсия была проведена без вреда для неподготовленных студентов и без малейших повреждений для научных ценностей Опытного поля.
Не менее враждебно было отношение к рабфаку студенчества основных курсов. 15 декабря 1920 г. официальное открытие рабфака было отмечено торжественным празднованием. Студенчество других факультетов решило бойкотировать праздник и по данному случаю обратилось в Ревтройку с ходатайством от имени общестуденческих представителей в Совете академии: не приостанавливать 15 декабря занятий в академии. В ходатайстве, в частности, говорилось: «в виду того, что все студенчество по официальному заявлению руководителей празднества к участию в открытии рабфака не приглашено, просим занятия не приостанавливать».
Только в 1924 г. удалось обеспечить рабфак аудиториями, поместив его на втором этаже 15-го корпуса, откуда был выведен инженерный факультет во вновь построенное для него здание. К этому времени президиум рабфака сумел обеспечить рабфак новыми, лучшими общежитиями, переработал учебные планы и организовал его нормальную работу. В 1925 г. у рабфака было уже 13 аудиторий, четыре кабинета и две лаборатории.
Кроме учёбы рабфаковцы занимались политическим и специальным самообразованием, вели политическую работу в академии и среди рабочих ближайших предприятий. Они обязаны были посещать музеи, театры и кино, систематически обсуждать литературные произведения или особо интересные газетные статьи. Однако при этом посещение занятий для рабфаковцев было не обязательным, хотя в академии им уделялось значительное внимание. Администрация вуза больше не скупилась на расходы для рабочего факультета, несмотря на общую стеснённость в средствах. Для «красного» студенчества Ревтройка выделяла лучшие места в общежитии и пустующие в окрестности дачи [7, с. 48-53].
Отдельный раздел диссертации А.В. Пономарева («Повседневность и образ жизни студенчества в 1920-е гг.») посвящен изучению изменений в образе жизни «новых» учащихся высших учебных заведений. Автор отмечает, что период первой половины 1920-х гг. характеризовался активными поисками студенчеством своего места. По мнению диссертанта, это можно объяснить двумя взаимосвязанными причинами: во-первых, советизацией высшей школы, а во-вторых, стремлением властей внедрить в вузовскую повседневность новые культурные и идеологические ценности. Изученные диссертантом источники показывают, что далеко не все обычаи и нормы легко встраивались в новую советскую действительность. Хотя в отличие от преподавателей высшей школы, студенчество еще не успело в полном объеме пропитаться ее особой атмосферой и духом, образ и организация студенческой жизни оказались в определенном конфликте с внедряемыми партией новациями. Довольно большой круг студенческих вопросов зависел от идеологической и содержательной стороны преподавания, определявших реальное наполнение учебных планов и программ. В 1920-е гг. в большинстве высших учебных заведений РСФСР существовали свободное посещение лекций и реальное право студента на выбор лектора и преподавателя, что имело как свои плюсы, так и минусы. Очень быстро обнаружилось, что при нехватке времени для самостоятельной работы с учебниками и необходимыми материалами часть студентов существенно отставала. Но свою неподготовленность они пытались компенсировать либо вымогательством оценок политическим запугиванием педагогов, либо получившим широкое распространение «арапничеством» - стремлением сдать предмет «на арапа», то есть быстро и без необходимой подготовки. Важным шагом на пути формирования учебной повседневности стала перестройка учебного процесса в начале 1923 г., призванная приблизить преподавание к потребностям производства, установить более узкую и определенную специализацию.
В большинстве исследований учащиеся вузов рассматриваются как один из составляющих элементов процесса перестройки «старой высшей школы». Тогда как до 2000-х гг. студенчество педагогических вузов, как социальная и профессиональная группа, практически не нашло отражения в работах исследователей. В числе работ последних лет следует отметить обращение А.И. Хайруллиной к опыту 1920-х гг. по формированию студенческого состава педагогических вузов. Автор подчеркивает, что это был период, когда закладывались основы новой педагогической системы (школьные классы с педагогическим уклоном – педагогические училища (техникумы) – педагогические факультеты при университетах – педагогические институты) и системы социальных льгот, предоставляемых студентам. Анализ имеющихся документов (заявлений о приеме в институт и стипендиальную комиссию, анкет, справок о составе семьи и социальном положении абитуриентов) позволил автору классифицировать мотивы выбора учительской профессии абитуриентами 1920-х гг. Положив в основу классификации уровень образования, диссертантка в первую группу с высоким процентом мотивации включила выпускников педагогических техникумов, имевших стаж практической работы. Вторую группу составили практикующие учителя, не имевшие специального педагогического образования, и красноармейцы. И, наконец, в третью, самую малочисленную группу вошли первые выпускники средних школ, где были классы с педагогическим уклоном. В свою очередь, анализ заявлений позволил выделить следующие группы мотивов: желание работать в педагогической сфере, стремление участвовать в просвещении народных масс. Однако самый распространенный мотив был стать специалистом, востребованным обществом [16, с. 3, 11-12].
А.И. Хайруллина отдельно проанализировала социально-экономическое положение учащихся (в том числе, формы их социальной поддержки) и их участие в учебно-воспитательном процессе в ВПИ в 1920-е гг. Она показала, что 1920-е гг. стали временем создания советской системы социальной поддержки учащихся, которая включала в себя: стипендии и обеспечение местами в общежитии, организацию льготного проезда, заботу о здоровье (в том числе санаторно-курортное лечение) и организацию питания. Одной из основных проблем, с которыми приходилось сталкиваться молодым людям, приезжавшим в город, была нехватка жилья. Места в общежитиях получали не более 40 % всего студенчества, а большинство самостоятельно занимались поиском места для проживания. В 1920-е гг. строительство студенческих общежитий в Казани не велось: для расселения использовались старые, построенные еще до революции здания общежитий или бывшие гостиницы и торговые помещения. Еще одной болезненной проблемой на всем протяжении 1920-х гг. оставался вопрос о материальной обеспеченности учащейся молодежи. Одним из направлений социальной поддержки учащихся являлась студенческая самопомощь, выражающаяся в виде касс взаимопомощи, студенческих землячеств и кооперативов, бюро труда и других организаций, главной целью которых был поиск источников заработка. На практике большинство студентов все свободное время тратили на поиск работы. Впрочем, в 1920-е гг. доминирующим для студентов стал физический труд, чаще всего низкооплачиваемый.
В отдельном параграфе диссертации А.И. Хайруллина рассмотрела основные формы и виды учебных занятий. Она показала, что 1920-е гг. стали временем экспериментов в области развития форм учебных занятий. Первый комплекс предметов объединял вокруг себя общественно-политические дисциплины и практическую работу студентов, в том числе политпросветработу, педагогическую пропаганду, работу в детских организациях и т.д. Во второй входили все дисциплины, изучающие школу и ребенка (психология, педология, анатомия и физиология человека, педагогика, история педагогики, школоведение). Третий включал в себя специальные дисциплины. Четвертый – всю производственно-практическую работу, проводимую студентами и преподавателями в порядке изучения экономики, техники, культуры и быта населения местного края. Диссертантка полагает, что тенденцию, направленную на снижение теоретической подготовки за счет усиления практической общественной деятельности студентов среди населения, на предприятиях, в школах и культурно-просветительских учреждениях, можно считать ошибочной. Были намечены следующие две основные формы так называемого коллективного (конференции, беседы, коллективные консультации и опросы) и индивидуального учета (консультации, опросы, руководство в процессе проработки задания выполнения практической работы, письменные работы).
Для каждого из типов занятий (лекция, семинар / просеминар, лабораторный метод) были предусмотрены свои формы учета знаний. Так как в 1920-е гг. высшие учебные заведения находились под строгим контролем партийного руководства, перестройка всего учебного процесса диктовалась в первую очередь необходимостью его политизации с целью воспитания «красного специалиста», преданного интересам партии. В рамках реализации этой программы получили развитие несколько направлений: введение обязательного политминимума, привлечение для чтения предметов общественного цикла молодых преподавателей-коммунистов и т.д.
Новая политическая система требовала перестройки во многих областях, в том числе и в области корпоративных взаимоотношений. В первую очередь это касалось отношений между профессорско-преподавательским и студенческим составами вузов. Молодые люди перестали воспринимать педагогов как наставников, обладающих непререкаемым авторитетом. В первой половине 1920-х гг. этому способствовало участие студенческих представителей в заседаниях предметных комиссий отделений, где они имели возможность оценивать лекторское умение преподавателей и суть излагаемого материала. Среди основных претензий со стороны учащихся были: отсутствие в читаемых курсах элементов марксистско-ленинской идеологии и недостаточное владение ею самими педагогами, манера подачи материала и даже личные качества преподавателей. Реакция со стороны преподавателей на подобные выпады в свой адрес нередко была неоднозначной, в ряде случаев дело заканчивалось конфликтами.
Вопросам здоровья студентов 1920-х гг. на основе анализа студенческих анкет посвящена статья Н.А. Араловец. Обследования студентов показали, что у большинства из них здоровье было расшатанным. Это было связано, прежде всего, с тем, что многие из них перенесли тяжелые заболевания в годы Первой мировой и гражданской войн. Свою роль в высокой заболеваемости сыграли тяжелые жилищные условия и плохое питание. Студенты проживали в скученных условиях, в не отличающихся чистотой, теплотой и освещением комнатах. Постельные принадлежности практически не менялись. Калорийность пищи в студенческой столовой была в 1,5 раза ниже нормы. Все это, наряду с необходимостью постоянной подработки, влияло на качество учебного процесса [2, с. 133, 135, 136].
Проведенный анализ имеющейся литературы позволяет сделать вывод о том, что сегодня исследования новой экономической политики органично вписываются в очерченные современными исследователями ключевые проблемные области постсоветской историографии, включая высшую школу и повседневный быт советского студенчества. Расширению базы и диапазона исследований нэповской повседневности сопутствовало постепенное освобождение исторической проблематики от устойчивых стереотипов, активное взаимодействие истории с другими гуманитарными (и не только) науками и смена методологических ориентиров. Все это неизбежно вело к формированию новой научной проблематики, что и продемонстрировано в данной статье.
Список литературы
- Амалиева Г.Г. Студенты и студентки (Казанский университет в 1920-1930-е годы) // Философский век. Альманах. История университетского образования в России и международные традиции просвещения. Вып. 28. Т. 1. СПб, 2005.
- Араловец Н.А. Здоровье российского студенчества в 1920-е годы // Российское студенчество: условия жизни и быта (XVIII-XXI века). Сборник научных статей. М., 2004. С. 133, 135-136.
- Вишленкова Е.А., Малышева С.Ю., Сальникова А.А. Культура повседневности провинциального города: Казань и казанцы в ХIХ-ХХ вв. Казань: Казанский гос. ун-т, 2008.
- Марков А.Р. Что значит быть студентом. Работы 1995-2002. М.: Новое лит. обозрение, 2005.
- Оришев А.Б. РГАУ-МСХА имени К.А. Тимирязева: университетские легенды: Монография. М.: Издательство РГАУ-МСХА, 2016.
- Оришев А.Б. Петровская (Тимирязевская) академия: становление и развитие аграрной науки и образования в СССР (1917-1932). – М.: РГАУ-МСХА имени К.А. Тимирязева, 2014.
- Оришев А.Б. Тайны российской аграрной науки: тимирязевский прорыв. Монография. Б.м.: Издательские решения, 2016.
- Оришев А.Б., Тарасенко В.Н. О тенденциях в историографии НЭПа // Filo Ariadne. 2016. № 3. С. 37-46.
- Оришев А.Б., Тарасенко В.Н. Повседневная жизнь советского человека в эпоху НЭПа: историографический анализ. М.: РИОР, ИНФРА-М, 2016.
- Платова Е.А. Динамика образа жизни студенчества России (октябрь 1917-1927 гг.): Автореф. дис. на соиск. учен. степ. докт. ист. наук. СПб, 2007.
- Пономарев А.В. Студенчество в вузовской политике советского государства в 1917-1927 гг. (На материалах Поволжья): Автореф. дис. на соиск. учен. степ. канд. ист. наук. Саратов, 2011.
- Постников Е.С. Российское студенчество на Родине и за рубежом. 1917-1927 гг.: Автореф. дис. на соиск. учен. степ. докт. ист. наук. М., 2000.
- Рожков А.Ю. Молодой человек 20-х годов: протест и девиантное поведение // Социологические исследования. 1999. № 7. С. 107-114.
- Сальникова А.А., Амалиева Г.Г. Вновь о любви «без черемухи», или женщина в университете в 1920-е гг. // Казанский университет как исследовательское и социокультурное пространство. Казань, 2005.
- Тарасенко В.Н. Быт период НЭПа: борьба старого и нового (историографические заметки) // Сервис в России и за рубежом. 2013. № 2 (40). С. 161-171.
- Хайруллина А.И. Социально-экономическая и общественно-политическая характеристика студенчества Восточно-педагогического института г. Казани в 1920-е годы: Автореф. дис. на соиск. учен. степ. канд. ист. наук. Казань, 2011. С. 3, 11-12.
References
- Amalieva G.G. Studentyi i studentki (Kazanskiy universitet v 1920-1930-e gody) - Filosofskiy vek. Almanakh. Istoriya universitetskogo obrazovaniya v Rossii i mezhdunarodnyie traditsii prosvescheniya. Vyip. 28. T. 1. SPb, 2005.
- Aralovets N.A. Zdorove rossiyskogo studenchestva v 1920-e gody - Rossiyskoe studenchestvo: usloviya zhizni i byta (XVIII-XXI veka). Sbornik nauchnykh statey. M., 2004. p. 133, 135-136.
- Vishlenkova E.A., Malyisheva S.Yu., Salnikova A.A. Kultura povsednevnosti provintsialnogo goroda: Kazan i kazantsyi v HIH-HH vv. Kazan: Kazanskiy gos. un-t, 2008.
- Markov A.R. Chto znachit byt studentom. Raboty 1995-2002. M.: Novoe lit. obozrenie, 2005.
- Orishev A.B. RGAU-MSHA imeni K.A. Timiryazeva: universitetskie legendy: Monografiya. M.: Izdatelstvo RGAU-MSHA, 2016.
- Orishev A.B. Petrovskaya (Timiryazevskaya) akademiya: stanovlenie i razvitie agrarnoy nauki i obrazovaniya v SSSR (1917-1932). M.: RGAU-MSHA imeni K.A. Timiryazeva, 2014.
- Orishev A.B. Tayny rossiyskoy agrarnoy nauki: timiryazevskiy proryv. Monografiya. B.m.: Izdatelskie resheniya, 2016.
- Orishev A.B., Tarasenko V.N. O tendentsiyakh v istoriografii NEPa - Filo Ariadne. 2016. no 3. p. 37-46.
- Orishev A.B., Tarasenko V.N. Povsednevnaya zhizn sovetskogo cheloveka v epokhu NEPa: istoriograficheskiy analiz. M.: RIOR, INFRA-M, 2016.
- Platova E.A. Dinamika obraza zhizni studenchestva Rossii (oktyabr 1917-1927 gg.): Avtoref. dis. na soisk. uchen. step. dokt. ist. nauk. SPb, 2007.
- Ponomarev A.V. Studenchestvo v vuzovskoy politike sovetskogo gosudarstva v 1917-1927 gg. (Na materialah Povolzhya): Avtoref. dis. na soisk. uchen. step. kand. ist. nauk. Saratov, 2011.
- Postnikov E.S. Rossiyskoe studenchestvo na Rodine i za rubezhom. 1917-1927 gg.: Avtoref. dis. na soisk. uchen. step. dokt. ist. nauk. M., 2000.
- Rozhkov A.Yu. Molodoy chelovek 20-h godov: protest i deviantnoe povedenie - Sotsiologicheskie issledovaniya. 1999. no 7. p. 107-114.
- Salnikova A.A., Amalieva G.G. Vnov o lyubvi «bez cheremuhi», ili zhenschina v universitete v 1920-e gg. - Kazanskiy universitet kak issledovatelskoe i sotsiokulturnoe prostranstvo. Kazan, 2005.
- Tarasenko V.N. Byt period NEPa: borba starogo i novogo (istoriograficheskie zametki) -Servis v Rossii i za rubezhom. 2013. no 2 (40). p. 161-171.
- Hayrullina A.I. Sotsialno-ekonomicheskaya i obschestvenno-politicheskaya harakteristika studenchestva Vostochno-pedagogicheskogo instituta g. Kazani v 1920-e godyi: Avtoref. dis. na soisk. uchen. step. kand. ist. nauk. Kazan, 2011. p. 3, 11-12.
Рецензенты:
Козырева Н.Е. – кандидат педагогических наук, доцент, АНО ВО «Институт бизнеса и дизайна».
Девлетов О.У. – доктор политических наук, кандидат исторических наук, "РГАУ-МСХА" имени К.А. Тимирязева.
Работа поступила в редакцию: 22.09.2017 г.